Драбблик на фемслэшную драббломанию "Pink dreams in Hogwarts" здесь www.diary.ru/~femmeslash

Заказчик: [Adversa fortuna]
Задание: Правда и ложь
Рейтинг, наверное, R.

- Белла, я боюсь! – сказала Нарцисса, тихо всхлипнув и сжав пальцы старшей сестры. Та усмехнулась, погладив ее по щеке:
- Ну, что ты? Нарси, все через это проходят. Так надо.
- Но я боюсь! Это больно!
- Совсем чуть-чуть! И не у всех! Марта рассказывала – помнишь ее? С моего курса, мы еще вместе были у Ноттов…, - оживилась было Беллатрикс, пересев поближе к Нарциссе и отпустив ее руку, однако та не позволила себя отвлечь, снова вцепившись в Беллу и перебивая:
- У всех! Я знаю! Просто все потом врут, чтобы показать, какие они опытные и страстные! А Меда вон…
- Дура твоя Меда! Нашла с кем связаться! – рявкнула Беллатрикс, но увидев, что Нарцисса отшатнулась, снова перешла на успокаивающее воркование. – Меда дурочка просто, да еще и любит из мухи слона развести. Ты вспомни, как она рыдала, когда ее мандрагора укусила! А на пальце и царапины не осталось! Помнишь?
Нарцисса заулыбалась сквозь готовые уже выступить слезы – такое не забывается! На ее вой все эльфы сбежались – думали, ее убивает кто. А как потом мать орала, когда они из Мунго вернулись! Сразу и не скажешь, кто громче.
- Ну вот! И не слушай ее больше, она тебе еще и не тех басен нарассказывает.
- А тебе… Ну, было больно?... – нерешительно спросила Нарцисса, смущенно глянув и сразу же опустив глаза, и Белла снисходительно усмехнулась.
- Я и не заметила. Мне хорошо было, Нарси. Ты даже не представляешь сейчас, как это хорошо. Понравится – бегать еще за своим Люциусом будешь!
- Не буду! – пылко вскинулась Нарцисса.
- Будешь-будешь, - знающе хмыкнула Белла, погладив сестру по руке.
- Белла, мне страшно! Я не хочу! Я, наверное, просто фригидная, и все! Я не буду! Не буду! – истерически-капризно взвизгнула в ответ Нарцисса, и Белла все-таки взбесилась.
- Не будешь – не надо! Тебе решать! Жди до свадьбы! Только меня своим нытьем не доставай! – и попыталась встать. В конце концов, это цветочку-Нарциссе заблажилось расстаться с невинностью, дабы не отстать от сестер-бунтарок. Но если Андромеда в первый раз переспала с магглом, а Белла – с мужчиной, вдвое ее старше, отчего матушка бесилась неделю и едва не выгнала обеих из дому, то бунта Нарси хватило только на собственного жениха. А теперь она еще и трусит!
- Нет! Белла, не уходи! Прости меня! Я больше не буду! Ну, пожалуйста! – мгновенно откинула капризы Нарцисса, не отпуская сестру, и та от одного взгляда в испуганные умоляющие глаза вместо гнева почувствовала усталую нежность:
- Нарси, ну, чего ты от меня хочешь, а?
- Подержишь меня за руку?
- Что?!...
…
И Нарцисса так и не выпустила беллину руку из своей ни когда Люциус резко, чтобы не затягивать неприятное, вошел в нее, ни когда начал двигаться, внимательно глядя в лицо, пытаясь определить, уходит ли боль, ни когда он кончил, запрокинув голову и уже ни о чем ни думая. Даже когда сама Нарцисса кончила под его очень старательным и нежно-правильным языком, она не отпустила беллину ладонь, лишь сильнее впившись в нее ногтями. И уж тем более не разжала она пальцев, когда притянула к себе для медленного, влажного, лениво-благодарного после-поцелуя не правильного и в общем-то уже почти любящего будущего мужа, а Беллу – удивленную, но такую податливую, до дрожи возбужденную и забавно при всем своем опыте и знании людей наивную.

Вот боролись дамы за всякие равноправия (собственно, их-то в этом плане понять можно). В итоге получилось, что женщины презирают себя и хотят быть мужчинами, или хотя бы на них похожими (раньше они к себе тоже не особо позитивно относились, да - но хотя бы со всеми мифологически-сакральными аспектами уважали собственную роль и осознавали ее значимость, ну, или утешались этим).
Единственные же сейчас, кто действительно женщиной интересуются и хотят ее понять и ею быть - это новые феминистки, но проблема состоит в том, что когда они к этой мысли пришли, сама "женщина" уже исчезла.
(Кстати, может быть, еще геи - у них всегда были проблемы с пониманием женского, своего к нему отношения и своего места на этом фоне. Однако и для них сейчас это, наверное, уже не особенно актуально, потому как свежая модель утверждает, что запросто можно быть геем и вполне мужчиной одновременно.)

Увлеклась Герардом Реве. Решила почитать о нем самом. Почти ничего не нашла. Называют великим писателем 20 века, но толком никто ничего о нем почему-то не пишет. Попыталась найти на английском - тоже не густо (хотя, может, искала не там).
Он странный очень, да - но при том писательски, литературно он потрясающий.
А пишут только вот так:

Гомосексуализм и царствие небесное
Что делать, когда «большие символы» молчат?
2007-01-11 / Василий Шевцов
exlibris.ng.ru/lit/2007-01-11/7_gay.html

читать дальшеГерард Реве. По дороге к концу / Пер. с нидерландского С.Захаровой. – М.: Митин Журнал, Тверь: Kolonna Publications, 2006, 360 с.

Герард Реве, ныне классик нидерландской литературы, а в период написания двух вошедших в книгу текстов – маргинал и отщепенец, скончался в 2006 году в возрасте 83 лет в доме престарелых. Последние годы он страдал болезнью Альцгеймера. Позаботиться о нем было некому: семьи он не создал, потому что был гомосексуалистом (в молодости он, правда, несколько лет был женат, но чего уж там говорить...). А старость гомосексуалиста – это, наверное, не шутка.

В книге – два романа-исповеди: «По дороге к концу» и «Ближе к Тебе», выполненных в стилистике, которую принято называть «потоком сознания». Вторая исповедь начинается там, где заканчивается первая. Автору на момент их написания немного за сорок, и никаких иллюзий по поводу мироустройства он не питает: не требует многого от окружающих, не рассчитывает на лучшее будущее для себя. Ездит по Европе, презирает коммунистов и Генри Миллера, пьет можжевеловую водку в неограниченных количествах, в одиночку и в компаниях, посмеивается над газетными публицистами, выбивает гонорары. Теряет одного любовника, находит второго. Мечтает о «Беспощадных Мальчиках», то ли подвергаемых им пытке, то ли пытки организующих.

Все это происходит «по дороге к концу», то есть к неминуемой смерти. Смертей и кладбищ здесь вообще много – не избыточно много, но ровно столько, чтобы смерть ощущалась читателем как нормальная, грустная, но не трагическая составляющая жизни. Монотонно-меланхоличная, какая-то по-амстердамски дождливая книга. Резких тематических акцентов Реве, к счастью, вообще не расставляет – хотя и выделяет многие слова большими буквами: раздражающая, признаться, манера. И за этой поверхностной ровностью, выдержанностью, неакцентированностью различается сквозной мотив книги, ее главный нерв – диалог с Богом.

Реве, депрессивный гомосексуалист и алкоголик, был к тому же католиком. Но его католицизм, в серьезности которого у меня нет никаких оснований сомневаться, – это католицизм упадка, сам себя пожирающий изнутри. Реве четко фиксирует распад веры: «Самый скверный момент – ты еще не сомневаешься в ценности больших символов, но в то же время они тебе уже ничего не говорят...» Дух покинул Слово, и теперь привычка время от времени обращаться к Слову, сверяться с Ним становится просто-напросто неврозом навязчивых состояний.

Герарду Реве нужна божественная легитимация собственной гомосексуальности, но парадокс в том, что сам для себя он не видит в ней никакой проблемы. Поэтому самооправдание и отыскивается с такой легкостью: Бог просто создал его таким, каков он есть. Антропология входит с теологией в монструозный симбиоз, и кульминации это единение достигает в финале «Ближе к Тебе», когда автор и единственный подлинный герой книги делится своей фантазией о совокуплении с Богом в образе серого Осла: сцена, которая скорее производит жалкое или жалостливое впечатление, нежели эпатирует.

Хотя в середине шестидесятых она послужила основанием для ведения судебного процесса, который Реве блистательно выиграл. Сейчас, когда гей-культура тошнотворно заматерела и освободилась от оппозиционно-страдательных обертонов, такой процесс невозможно представить. Религиозную войну – легче.

Совершенно ясно, что одним из сильнейших ударов по христианству и вообще по религии стало открытие многообразия сексуальности и подвижности самого понятия сексуальной нормы. Новая Европа, на которую устремлено столько враждебных взглядов, стоит на мужественном признании человеческого в человеке – и порой кажется, что легче игнорировать новые открытия и жить, как прежде, в блаженном неведении относительно антропологической сложности.

Современному европейцу хочется стать уже не католиком, а арабом, мусульманином. Но утраченной невинности не вернешь. И слова, которые Герард Реве приводит в качестве предположения, звучат сегодня как безрадостный приговор в нем самом терпящему свою гибель религиозному сознанию: «Царство Божие уже наступило, хотя многого в нашей жизни этот факт не изменил: мы, так сказать, незаметно туда пробрались».

Зачем так-то? Не он Бога убил, да и вообще - старостью/бессемейностью попрекать мелко как-то...
Хотя про "старость гомосексуалиста" забавно. Ведь раньше это, наверное, и правда, было частью архетипа. А сейчас, наверное, уже нет.
Хотя - может, эта статья так, общая боль от явления с попавшимся под руку Реве.

Название: Пауки в банке
Фандом: ГП
Тип: гет, фемслеш
Рейтинг: NC-17
Пейринг: РЛ/БЛ/ПП
Предупреждение: банальный антураж почти войны, нецензурщина, БДСМ, АУ (на тему Паркинсонов).

Продолжение и, кажется, все-таки окончание.

Буду очень рада любым критическим замечаниям по форме, содержанию, построению и всему, что вызовет сомнения, потому как соавтор и бета меня покинула, а собственная критичность отключилась, и фик кажется нимфомански-БДСМ-ным потоком сознания.

Начало:
www.diary.ru/~dzhordano/p51073111.htm
www.diary.ru/~dzhordano/p53944708.htm
www.diary.ru/~dzhordano/p57737230.htm

Смотрю "L Word". Дивный сериал. Политкорректный и такой мило "воспитывающий".
Особенно восхитила сцена политкорректного феминистского лесбийского секса с беременной дамой, включающая восторг, благоговение, взаимное удовольствие и всяческое живописание прелести беременности. Эдакий женский мир и его ценности в духе смягчившегося феминизма.
Задумалась, был ли еще где-то (в кино в первую очередь) такой секс (ну, кроме артхаусной всякой порнушки, конечно - там, кажется, было все ).

Об этом уже говорили не раз с различной степенью серьезности - но уж очень хочется и наболело.
Интересно, что происходит сейчас с нашим представлением о личном пространстве, с нашим пониманием того, что есть "мое личное", с пониманием интимности и "частного"?
Я это, собственно, к чему? А к тому, что за последнее время, совершенно этого не желая, успела, наслаждаясь прелестями общественного транспорта, выслушать чужие истории о проведенных выходных и планах на рабочую неделю (несколько штук), чужие поиски того, с кем можно было бы провести субботний вечер, чужие рассказы, что где лежит в ящиках стола в рабочем кабинете, чужие рассказы о планах деловых встреч, чужие переговоры с врачом на тему, нужно ли сцеживать грудное молоко. А вторая половина, присоединившись к коллекционированию, рассказала, что слышала чужую разборку на тему "Зачем ты переспал с Мариной и какая ты поэтому сволочь" с живописанием, так сказать, орудия преступления. И это все, подчеркиваю, в присутствии троллейбуса/автобуса людей.
Кажется, благодаря мобильным телефонами и прочей современной коммуникационной дребедени (если не копать глубже) понятие "частного" и "личного" напрочь утратило свое старое значение, приобретя какое-то новое (если оно вообще осталось и еще актуально)...

Интересно, какова мотивация писательства добровольных и обоюдожеланных инцестов? (Речь о фиках.)
Самое очевидное - психоаналитическая. Однако в этом ключе пишут совсем мало.
(Хорошо, атмосферно, хотя и не идеально - вот здесь: www.snapetales.com/all.php?fic_id=3445
Автор: Jean Sugui
Рейтинг: NC-17
Пейринг: ДМ/НМ, ЛМ/НМ, ДМ/ПП
Жанр: Adult, Angst
Аннотация: Любите ли вы Нарциссу так, как люблю ее я? Несколько эпизодов из жизни и смерти Малфоев.)
Возможно, дело в том, что привычный и знакомый психоанализ легко годится только для "гетеросексуального инцеста", на "гомосексуальный инцест" с обоюдоприятностью его сложнее навесить.
Тем паче, если подходить психоаналитически, то необходимо именно анализировать, а большинство фиков задачи анализа не ставит. А ставит целью реализацию какой-то фантазии, какого-то желания. Какого?
Вариант 1. Мечта о "вечной и безоговорочной", безусловной любви. А ее могут дать только родители (как считается).
Вариант 2, расширяющий вариант 1. Инфантильное желание "всей любви" сразу, эдакого единства любви, ее нерасчлененности, где ее не нужно будет делить, разделять, дифференцировать.
Вариант 3. Мечта о максимальном единстве схожего, когда похожесть детей на родителей и их общее прошлое, общая вся жизнь (доступные только для детей и родителей) кажутся залогом идеальных отношений, такой общности, которая недостижимая для просто-любовников.

Итого пока получается: "С папой лучше, потому что он взрослый/опытный/самый-лучший (я его уважаю, восхищаюсь им!), потому что он меня лучше всех знает (и даже лучше, чем я себя сам!), потому что он меня никогда не бросит (он же папа!) и всегда будет помогать (и терпеть мои глупости - я же его ребенок, а значит, имею право на глупости!)". В общем, сплошной инфантилизм. ((
Или я чего-то не увидела?...
LantanaA предположила, что это игры с запретным.

Мой любимый малфойцест.
Читала давно, перечитывала не полностью - но воспоминание, что он замечательный, осталось.
Что знает старая тетрадь
Автор: Steerpy
Рейтинг: NC-17(?), слэш
Пэйринг: Драко Малфой/Люциус Малфой, и много разных других
Жанр: angst, romance, adventures
Предупреждение: инцест, смерть персонажей
Саммари: дневник Драко Малфоя

запись создана: 10.05.2009 в 16:12

Банально, однако вспомнилось почему-то.

Из предисловия А.В.Говорунова к книге "Хризантема и меч" Рут Бенедикт.

Бенедикт пишет о том, что западная культура - это культура вины (как ответственности прежде всего перед собой), а японская - культура стыда (как ответственности прежде всего перед другими, перед обществом). Ей возражает Мисима.

"...Юкио Мисима, человек, заслуживший звание "последнего самурая", в своей статье, посвященной "Хакагурэ", подвергает это деление критике за присутствующее в ней осуждение позиции стыда. Для европейского духа сознание вины стоит неизмеримо выше, чем чувство стыда. Мисима называет позицию стыда "моралью видимостей": "Считается, что выглядеть здоровым важнее, чем быть здоровым. Казаться смелым и решительным важнее, чем быть таким". Но если для нас в такой оценке содержится негативный смысл, то для Мисимы совсем наоборот: умение подчинить себя собственной воле до такой степени, чтобы управлять видимостью, - это и есть подлинное самообладание".



Собственно, целиком эта мысль у Мисимы:

13. Мораль видимостей

Рут Бенедикт (американка, антрополог, 1887—1948) в своей известной книге «Хризантема и меч» определяет японскую мораль как мораль стыда. Это определение нельзя назвать удачным, но в том, что на Пути Самурая ценится внешняя сторона жизни, нет ничего удивительного. Воин постоянно помнит своих врагов. Чтобы защитить свою честь, самурай должен постоянно спрашивать себя: «Не опозорю ли я себя перед врагами? Не будут ли враги презирать меня?». Враг становится совестью самурая, которая никогда не спит. Так, глубинная черта «Хагакурэ» — это не интроспективная мораль, а мораль пристального внимания к внешней стороне жизни.
История этической мысли не дает нам ответа на вопрос, какая из этих двух моралей — внешняя или внутренняя — оказывается более эффективной. Давайте посмотрим на христианство. Католики, которые позволяют церкви диктовать им моральные нормы, находятся с психологической точки зрения в относительной безопасности, тогда как для протестантов совесть играет очень важную роль. Многие слабые люди пали под тяжестью этого невыносимого морального бремени — что можно видеть в Соединенных Штатах, где много душевнобольных и людей, страдающих от тяжелых неврозов.

Вот что говорит «Хагакурэ»:
Когда у твоего друга большие неприятности, очень важно все, что ты говоришь, чтобы поддержать его. Он сможет прочесть в твоих словах подлинные намерения. Подлинный самурай никогда не должен расслабляться и падать духом. Он должен смело идти вперед, словно ничто не может остановить его на пути к цели. В противном случае он никогда не принесет пользы. Вот в чем секрет поддержки друга, который столкнулся с неприятностями.
(Книга Первая)

«Подлинный самурай никогда не должен расслабляться и падать духом». Отсюда делаем вывод, что неправильно казаться расслабленным или тщедушным. Очень важно никогда не проявлять разочарования и усталости.

Человеку свойственно уставать и быть подавленным, и самурай в этом смысле — не исключение. Но мораль призывает нас делать невозможное. Самурайская этика — это политическая наука сердца, направленная на то, чтобы преодолевать уныние и апатию, не показывать их другим. Считается, что выглядеть здоровым важнее, чем быть здоровым. Казаться смелым и решительным важнее, чем быть таким. Возможно, такое понимание морали оправдано тем, что оно психологически основывается на особого рода тщеславии, присущем мужчинам.

Интересность, найденная в старых ссылках.
Много всего намешано, конечно, но сама тема и идея интересные.
Отсюда: anthropology.ru/ru/texts/savchuk/thanatos03_14....

В.В. Савчук
Приговор колыбельной
Фигуры Танатоса. №3, специальный выпуск: Тема смерти в духовном опыте человечества. Материалы первой международной конференции, С.-Петербург, 2-4 ноября 1993 г. СПб.: изд-во СПбГУ, 1993. С.38-44

[38]

Среди различных мотивов колыбельной песни особое место занимает мотив пожелания смерти ребенку, который как никакой другой вызывает споры у фольклористов, этнографов и педагогов по поводу трактовок значения и функций, которые выполняли эти песни. Мотив смертных колыбельных был не так уж редок: «В некоторых, особенно северных, губерниях он получил широкое распространение. Д.И. Успенский свидетельствует о его большой популярности в Тульской губернии» [1]. Приведем некоторые из них:
читать дальше«Бай да бай,
Поскорее помирай!
Помри скорее!
Буде хоронить веселее,
С села повезем
Да святых запоем,
Захороним, загребем,
Да с могилы прочь уйдем» [2]
«Спи, вороти —
Мне недосуг!
Сегодня усни
А завтра помри!
На погост повезут,
Вечну память пропоют,
К сырой земле предадут» [3]

[39]
«Бай да побай,
Хошь сегодня помри» [4]
«Бай, бай да люли!
Хоть сегодня умри.
Завтра мороз,
Снесут на погост
Мы поплачем, повоем, —
Да могилу зароем» [5]
«Седни Ванюшка помрет,
Завтра похороны,
Будем Ваню хоронить.
В большой колокол звонить» [6]
«Ай, люли, люли, люли.
Хоть сегодня же помри.
В среду схороним,
В четверг погребем
В пятницу вспомянем
Поминки унесем» [7]

Каковы же объяснения этих, по меньшей мере странно звучащих для современного уха, колыбельных песен? Кроме откровенно идеологических, ставящих перед собой цель защитить культуру и нравственность народа от нападок реакционных публицистов [8]. Аноним, подписавшийся Н. Л-ий, положил основу традиции связывать существование этого мотива с невыносимо тяжелыми условиями крестьянской жизни. Для крестьянина лошадь дороже ребенка, т.к. если погибнет лошадь, то все дети, а не один, вынуждены будут голодать, болеть, умирать [9]. имеется символическое объяснение. В.П. Аникин считает, что «распевая такую песню, мать не только не желает ребенку смерти, а, напротив, борется за его жизнь и здоровье» [10], надо думать, по типу пожелания охотнику «ни пуха, ни пера!», дабы обмануть духов леса. Как будто предвидя такое толкование древних обычаев и ритуалов в XX веке, известный этнограф К.Д. Кавелин писал: «Одна из главных путеводных нитей в изучении обрядов, поверий, обычаев есть их непосредственный, прямой, буквальный смысл… Целый отживший и давно исчезнувший мир, сего понятиями и историческим значением,

[40]

иногда вдруг оживает в ярких красках от одного устранения переносного значения двух, трех старинных обычаев, которые вкладывали в них исследователи, и от возвращения им их буквального непосредственного, прямого смысла» [11].

Колыбельная, народная песня (канто хондо) согласно испанскому композитору Мануэлю де Фалья, специально изучавшему этот вопрос, — «единственный в Европе образец первобытных песен, их звуки доносят до нас обнаженное, внушающее ужас чувство восточных народов» [12]. Лорка, излагая взгляды своего соотечественника, говорит, что песня предшествовала языку, так как в канте хондо имеется «настойчивое, почти навязчивое использование одной и той же ноты; последняя черта свойственна некоторым формулам заклинаний и даже тем речитативам, которые можно было бы назвать доисторическими» [13]. Реконструкция действительного места этих, несомненно, ритуальных песен в структуре архаического сообщества и их первоначального смысла, на мой взгляд, возможна исходя из того общего соображения о возможности культивирования архаических элементов сознания и на основе той роли, которую играет жертва ребенка в архаических сообществах. Отказываясь от нового толкования обряда, которое «бывает обыкновенно рационалистическое, старается отыскать в обрядовом действии какой-нибудь вновь придуманный символизм» [14], можно предположить, что смертные колыбельные были эффективным средством «демографической политики» древних, а именно: они были либо приговором больному, слабому, лишнему и т.д., либо, в более «мягком» варианте, средством испытания грудного ребенка на живучесть, на волю к жизни.

Потребность в эстетическом переживании — неотъемлемая составная ритуала и священной традиции, — реальная потребность человека, как реальна его потребность в празднике, в жертве, крике, крови, сильных эмоциях. Замещение в последующем кровавой архаической жертвы ребенка не вытесняет ее окончательно. О жертвенном очистительном смысле детской смерти проговаривается «неискушенное» народное отношение к ней. На ритуально-праздничный характер этого мотива указывают следующие строки колыбельных: «святых запоем», «буде хоронить веселее», «Вечну память пропоют», «В большой колокол звонить». В них очевиден

[41]

разрыв с повседневностью и удручающей монотонностью жизни, слышны праздничные чувства проводов в иной мир еще не успевшего нагрешить, а потому верного кандидата в рай. Смерть ребенка очистительна и, как в случае со стариками, наиболее естественна. В России у светил медицинской науки до VIII в. Бытовало убеждение, что ребенка до 2-х лет лечит не надо, так как им в это время распоряжаются давшие ему жизнь Бог или природа. Такое простодушное отношение к смерти ребенка, имевшее место еще на рубеже XX века, описал в своих воспоминаниях В.Н. Кузьмин: «Детские гробики в нашем быту появлялись часто. Доброжелательная соседка, любуясь младенцем на руках у матери, восклицала: да какой же хороший, да пригожий, да нарядный, чистый ангел! Кума, отложи-ка ему платьице на смерть!» [15]

В своих рассуждениях нам не избежать вопроса о принципиальной возможности такого сильного воздействия колыбельной песни на организм ребенка.

Как орадинамия — средство введения в гармоничное состояние организма и окружающей среды, средство снятия психосоматических напряжений и т.д., так и ритмы, структура музыки, голос может влиять на организм человека. Примеров тому множество. В Индии, например, по сей день существует традиция излечивать многочисленные заболевания игрой на ситаре и других музыкальных инструментах, о чем говорит известный исполнитель Рави Шинкар, так как она созвучна природным биоритмам человека. На другом континенте, как свидетельствует Л.Н. Федотова, успешно поддаются лечению музыкой, ритмическими движениями, танцами различные заболевания [16]. музыкотерапия древними ритмами используется и сегодня. Майкл Гарнер из США успешно излечивает алкоголизм почерпнутыми у индейцев древними шаманскими ритмами [17], словно подтверждая мысль известного психолога Л.С. Выготского о том, что «искусство есть необходимый разряд и сложный прием уравновешивания организма и среды в критические минуты нашего поведения» [18]. Следует добавить, что слово, музыка, искусство могут не только гармонизировать, но и нарушать гармонию организма и среды, ранить, убивать (вспомним известный способ казни в одном из африканских племен — барабанным боем). Неожиданным подтверждением действенности колыбельных песен стал эксперимент, проведенный учеными Геттингенского университета в

[42]

Германии, которые проверяли эффективность средств против бессонницы. Проверку проходили многие снотворные препараты, среди которых были записи старинных колыбельных песен. К удивлению специалистов, именно колыбельные песни посрамили все медикаменты. Сон от их воздействия был особенно крепким и глубоким [19].

В случае с колыбельными песнями немаловажным соображением является то, что ее поет мать, которая (лингвисты, психологи и этнографы в этом вопросе едины) представляет собой весь мир для ребенка. Не говоря уже о том, что естественный разрыв в районе года с телом матери и появление «я» проходит болезненно; согласно Ж. Лакану, это источник «психической драмы», это первые разрывы и раны, наносимые ребенку [20]. Обратившись к популярной ныне у большинства психоаналитиков США теории «Психоанализа самости» Хейнца Кохута, увидим, что до 2-х лет у ребенка отсутствует стация эдипового комплекса (отец отсутствует на этой стадии); мать слита с телом ребенка, граница между ними еще не определена. Опираясь на основоположения современных психоаналитиков, можно предположить, что негативный импульс, идущий от матери, оформленный в соответствующие ритмы, совпадающие по структуре с заклинаниями, парализует все жизненные функции ребенка и лишает его воли к жизни. Вероятно, не будет отступлением от действительного положения дел утверждение о том, что смертные колыбельные в своих архаических истоках несли собой решительный приговор ребенку. Однако следует учитывать все смысловые оттенки слова «приговор», включавшие отсылку к «уговору», «заговору» и т.д. После размышления на эту тему и дискуссий со специалистами, отрицавшими такую функцию колыбельных песен, возможна коррекция взглядов на сей мотив в сторону его полифункциональности и. в частности, как способ проверки ребенка на «волю к жизни», средство испытания. «Приговор» колыбельной, или, точнее будет сказать «к колыбельной», не абсолютен и в своей принудительности, он лишен той обреченности на смерть, на которую толкали платоновское идеальное государство, где должны были убивать младенцев не только с телесными недостатками, но и рожденных от «худших родителей», или обычаи Спарты, оправдывающие смерть такого ребенка тем, что «жизнь не нужна ни ему самому, ни государству» (Lyc.XVI), — так как дает воз-

[43]

можность выжить в ситуации агрессии ритмом и словом, психологического отношения. В силу своей древности данный мотив может быть прочитан еще и как фактор естественного отбора, либо как максимально приближенный к нему. Этологи подметили, что инстинкт материнства подавляется иногда заботой о полноценности тех, кого предстоит воспитать к жизни, полной опасностей. «Бывают случаи, волчица вдруг пристально начинает смотреть на волченка-заморыша. И тут же без всякой команды на несчастного бросаются его братцы. Все кончается за минуту. Бывает, аисты выкидывают птенца из гнезда. Попытки вернуть упавшее чадо родителям ни к чему не приводят. Почему? Поведение малыша свидетельствует о плохом здоровье, либо мало в окрестности пищи, и аистам «выгоднее» вырастить двух полноценных детей, чем четырех слабых». В архаическом сообществе, весьма недалеко ушедшем в своем развитии от животной стаи, формы регуляции численности членов и отношение к больным и слабым было, по-видимому, сходным.

Колыбельные песни — это то, что объединяет нацию в некотором едином пра-океане, едином потоке и ритме дыхания, в страданиях и чаяниях народа. Они пелись всем детям вне зависимости от знатности и богатства (бедные няньки пели грустные песни своим воспитанникам) и темперамента: хорошенькая, бойкая андалузка, без малейшей чревоточины меланхолии, пела печальную колыбельную потому, что «живая традиция совершала в ней свою работу, и она добросовестно выполняла приказ, будто прислушиваясь к властным голосам, которые шумели в ее крови» [21]. У бедных крестьян не было много времени уделять обучению и воспитанию ребенка, но те редкие минуты общения с ребенком, когда мать укачивала его, использовались ею в полной мере: в момент засыпания, в так называемых просоночных состояниях психики, посредством колыбельных происходило очень интенсивное обучение всему тому, что окружало ребенка, давалась оценка его поведения, загодя говорилось о тяжелой взрослой жизни, «впечатывалась» программа его будущей деятельности. Колыбельная — микрокосм, содержащий весь мир со всеми его оттеками, проблемами и радостями, грустью и праздниками.

Нет большей ошибки. Чем подходить к явлениям архаического сознания с позиций «либо-либо», настаивая на одной версии, от-

[44]

брасывая и исключая все иные. Особенностью его, кроме всего прочего, является совмещение несовместимого, сочетание противоположных друг другу значений (такое сочетание радикально не совпадает с нашим наполненным непримиримыми оппозициями миром). Не хватаясь за спасительную в таких случаях соломинку принципа дополнительности, можно построить целую систему трансформации одного в другое. Данные этнологии говорят нам о том, что произнесение тех или иных слов, заклинаний необходимо понимать в противоположном значении, если они сопровождаются соответствующими знаками, действиями, символами (такими, например, как скрещенные пальцы, дополнительная повязка, вывернутая одежда и т.д.) Таким образом, приговор обращался в оберег, а последний мог быть в результате дополнительных действий или отсутствия таковых средством испытания или приговором.
Примечания

[1] Мельников М.Н. Русский детский фольклор Сибири. Новосибирск, 1970. С.39.
Назад

[2] Крестьянская лирика. Общая редакция М. Азадовского. л.1935, С.124.
Назад

[3] Там же, С.123.
Назад

[4] Там же. С.125.
Назад

[5] Штейн П.В. Великорус в своих песнях, обрядах, обычаях, верованиях, сказках, легендах и т.п. Т.1, вып.1, СПб, 18998, №31.
Назад

[6] Капица О.И. Детский фольклор: Песни, потешки, дразнилки, сказки и проч. Л., 1928. С.41.
Назад

[7] Колыбельные песни, записанные в Курганской области / Составитель — М.Н. Чебыкинна. Курган, 1990. С.27.
Назад

[8] Мельников М.Н. Русский детский фольклор Сибири. Новосибирск, 1970. С.39.
Назад

[9] См.: там же.
Назад

[10] Аникин В.П. Русские народные пословицы, поговорки, загадки и детский фольклор. М., 1957. С.91
Назад

[11] Кавелин К.В. Собр. соч. Т.4. СПб, 1990, С.49.
Назад

[12] Лорка Ф.Г. Об искусстве. М. 1971. С.53.
Назад

[13] Там же. С.55. О том, что именно смертные колыбельные имеют наиболее архаичную ритмическую основу см.: Ефименкова Б.Б. Северные народные байки. Колыбельные песни. М. 1977.
Назад

[14] Пыпин А.Н. История русской этнографии. Т.2, СПб. 1891. С.26.
Назад

[15] Кузьмин Н.В. Круг царя Соломона. М., 1991. С.55.
Назад

[16] Федотова Л.Н. Африканский танец. Обычаи, ритуалы, традиции. М. 1986. С.75-82.
Назад

[17] Цивилизованное шаманство. Возможно ли это? // Наука в СССР. 1990. № 4. С.109.
Назад

[18] Выготский Л.С. Психология искусства. М. 1965. С.324
Назад

[19] Колыбельная надежней // Знание-сила. 1991, № 10. С.76.
Назад

[20] Лакан Ж. «Стадия зеркала» и другие тексты. Париж. 1992. С.9-19.
Назад

[21] Лорка Ф.Г. Указ. Соч. С.29-30.
Назад

Салли Лерман
В мире науки, сентябрь 2007

X, Y... что дальше?
Когда 20 лет назад Эрик Вийен окончил медицинский колледж, он попал на стажировку в Консультационный центр для детей с гениталиями нечеткой половой принадлежности. Молодой человек не раз становился свидетелем того, как врачи Парижской больницы, осмотрев младенца, принимали решение о том, какого он пола. Казалось, они не были уверены в правильности своих выводов. Вийен не мог понять, на чем основано их заключение. Ведь внешние половые признаки ребенка могут не соответствовать типу внутренней репродуктивной системы.
По случайному совпадению тогда Вийену попались воспоминания Эркюлин Барбен, жившей в XIX в. женщины, которую все считали мужчиной (книгу издал философ Мишель Фуко). История ее любви и полной горестных переживаний жизни заставила исследователя задуматься над тем, что такое норма в вопросах пола, и попытаться найти ответ, опираясь на биологические основы половых различий.
Сегодня 40-летний ученый возглавляет лабораторию в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе. Он принадлежит к числу тех немногих генетиков, с чьим мнением считаются врачи, пытающиеся понять, как и почему процесс детерминации пола у плода пошел по необычному пути. Исследования Вийена и его группы помогают не только разобраться в сути проблемы, но и принять обоснованное решение, как поступать в тех или иных случаях. «Что именно побуждает человека ощущать себя индивидом женского (или, напротив, мужского) пола — вопреки тому, что думают по этому поводу его родители или врачи?» — не раз задавался вопросом Вийен. По оценкам, неопределенность в ха¬рактере внешних половых признаков встречается у одного из 4500 новорожденных, а различные проблемы (например, неопущение яичек) возникают у одного человека из 100. Целый ряд работ Вийена и его коллег способствовали ниспровержению господствовавшей много веков идеи половой детерминации, согласно которой формирование пола у мужской особи идет по «активному» пути, предопределяемому наличием Y-хромосомы, а у женской — по «пассивному». Данную теорию, казалось бы, подтверждали эксперименты французского физиолога Альфреда Жоста (Alfred Jost), проведенные им в 1940-хгг., которые показали, что кастрированный эмбрион кролика развивается в особь женского пола.
В 1990 г. Питер Гудфеллоу (Peter Goodfellow) из Кеймбриджского университета идентифицировал ген SRY на У-хромосоме, названной им «главным переключателем». Всего одна нуклеотидная замена в данном гене должна была приводить к тому, что половое развитие плода переходило с мужского типа на женский. Когда ген SRY был встроен в геном мыши, являющейся по всем генетическим признакам самкой, ее ХХ-плод развивался как самец.
Но исследования Вийена свидетельствовали о том, что дело обстоит гораздо сложнее. Во-первых, среди особей мужского пола, несущих ген SRY и при этом обладающих двумя Х-хромосомами, были как вполне нормальные самцы, так и особи с неопределенными половыми признаками. Во-вторых, опыты in vitro показали, что SKY может подавлять транскрипцию, т.е. действовать по механизму интерференции. И наконец, в 1994 г. Вийен с сотрудниками обнаружил, что особь мужского пола может появиться и в отсутствие SRY-гена. Исследователь построил модель, согласно которой пол определялся в ходе тонких взаимодействий между разнообразными промужскими, антимужскими и, возможно, проженскими генами.
Поскольку долгое время процесс полового развития у женских особей считался пассивным, поисками проженских генов мало кто занимался.
Однако в последние несколько лет генетики получили свидетельства активной детерминации женского пола.
По-видимому, у истоков процесса находится ген DAX1 на Х-хромосоме, одновременно подавляющий формирование яичек. Если доза гена DAX1 слишком высока, то плод с генотипом ХУ разовьется в особь женского пола. Аналогичным образом действует еще один ген, WNT4. Оба гена совместно «ополчаются» на ген SRY и другие промужские факторы. Как писал генетик Дэвид Шлессингер (David Schlessinger) в 2006 г. в журнале Bioessays, формирование яичников — такой же детерминированный процесс, как и формирование яичек.
Затем Вийен занялся исследованием молекулярных детерминантов пола в головном мозге, пытаясь выяснить, связаны ли они с гендерной самоидентификацией. Вопреки общепринятому мнению, он был уве¬рен, что половые гормоны как таковые не обусловливают различий в поведении. Гены SRY экспрессируются в головном мозге и, как считал Вийен, именно они напрямую определяют половую дифференциацию на уровне мозга. В его лаборатории были идентифицированы 50 генов, разбросанных по разным хромосомам, которые могли бы участвовать в детерминации пола. Семь из них обнаруживали различия в функционировании еще до образования гонад. Сейчас Вийен и его сотрудники тестируют данные гены в экспериментах на мышах, а также исследуют картину экспрессии связанных с полом генов у транссексуалов.
Исследования Вийена затрагивают довольно интимные стороны человеческой жизни, поэтому он деликатно относится к чувствам тех, кого затрагивают эти исследования. Вийен пришел к выводу, что необходимо изменить терминологию, которая используется для характеристики детей с нечетко выраженным полом.
На состоявшемся в Чикаго в 2005 г. Совещании по вопросам интерсексуальности Вийен убеждал генетиков, хирургов, психологов и других специалистов в том, что такие термины, как «гермафродит», «псевдогермафродит», «бисексуал», некорректны и имеют уничижительный оттенок. Вместо того чтобы сосредотачиваться на обескураживающих аномалиях внешних половых признаков у новорожденных, следовало бы опираться на достижения генетики. Так, термин «гермафродитизм» Вийен предлагал заменить словосочетанием «отклонение полового развития».
Решение об изменении терминологии нашло поддержку у Черил Чейс (Cheril Chase), исполнительного директора Общества бисексуалов Северной Америки [Intersex Society of North America, INSA). Долгие годы Чейс боролась против той поспешности, с какой принимаются решения о хирургическом вме¬шательстве, с тем, чтобы успокоить родителей и «подогнать» анатомию к «присвоенному» ребенку полу. Вспоминая, как однажды врач назвал ее «бывшим бисексуалом», она настаивает на том, что медикам не следует торопиться принимать окончательное решение о половой принадлежности. «Теперь, когда мы пришли к согласию относительно терминологии, общество будет относиться к нам с меньшим подозрением», – надеется Чейс. Благодаря ей INSA приобрела в лице Вийена ценного помощника, т.к. он согласился взять на себя обязанности консультанта.
По мнению Питера Ли (Peter A. Lee), одного из организаторов Совещания, врачам не следует сосредотачиваться только на аномалиях половых органов, а постараться всесторонне изучить проблему и более осторожно подходить к вопросу хирургического вмешательства. В принятии решения должны участвовать как члены семьи, так и различные специалисты, в частности психологи и экспер¬ты по вопросам этики. Ли, будучи педиатром-эндокринологом, предупреждает, что предстоит еще многое сделать, чтобы заполнить пробелы, существующие сегодня в данной области. Например, врачи еще не знают, как их выбор сказывается на судьбе пациента.