Название:
Порядок вещейКатегория: фем
Жанр: драма
Размер: мини
Рейтинг: NC-17
Пейринг:
fem!Фенрир/fem!Люциус Предупреждения: кроссгендер.
Примечания: AU, понятное дело
Дисклеймер: все чужое
Написано на челлендж «ГП-кроссгендер»
Коррективы и адекватные критические комментарии принимаются с благодарностью.
Началоwww.diary.ru/~dzhordano/p173205059.htmокончание…
Обычно такие вещи называют «самой большой ошибкой», но каждый раз после, вспоминая – не потому, что хотелось, а потому, что было нужно, как прививка от глупости, как упражнения для подержания навыка, – Лючия понимала: это было одно из самых правильных ее решений, несмотря на все, что пришлось пережить потом, ведь не согласись она прийти тогда, все это длилось бы и длилось, завязываясь, затягивая, врастая внутрь и перестраивая, перекраивая ее мысли, ее ощущения, ее суть, а вросшее в тебя уже не перерубишь, а если и сможешь, то останешься калекой, как свободная лиса без лапы.
Но тогда ей просто хотелось – и она пришла. Не на закате, почти в полдень.
- Я рано? Скажи, как нужно.
После она поняла, как, и поняла, что должна была услышать в ответ. Однако просто хотелось не только ей.
- Останься. Хочу тебя.
Они выбрались из постели к самому закату, и Лючия едва успела наскоро вымыться и одеться, когда Фригг, скривившись, опустилась на пол.
- Не бойся, - только и успела сказать она.
Трансформация оказалась не настолько ужасной, как Лючия опасалась, и очень быстрой: возможно, сказывались статус и опыт. Волк – огромный, иссиня-черный – стоял перед ней уже через пару минут, внимательно глядя знакомыми глазами Фригг.
Опасение холодным ветерком пробежалось по позвоночнику, потому что оборотень был раза в полтора больше даже самого большого волка, и одного удара его массивной лапы хватило бы, чтобы переломить Лючии шею – однако его глазами, пусть и слегка пугающе-непривычными, смотрела ее любовница, и Лючия нерешительно потянулась, чтобы погладить его… ее по густой шерсти, снова не сдержав совершенно детское желание. Фригг шагнула поближе, и Лючия улыбнувшись, встала на колени и обняла ее за шею. Мех был жестким, запах незнакомым и каким-то слишком природным, резким и диким, но так мышцы, перекатывавшиеся под кожей, широкие и крепкие, настоящие, нужные для жизни, а не для впечатления, и вылепленные этой жизнью, чувствовались гораздо лучше, завораживая, и Лючия прижалась теснее, закрывая глаза. Думать словами не хотелось и не получалось, потому что, она отчетливо ощущала, сейчас нужно чувствовать, а осмыслится все потом, когда главное завершится, как и обычно. Как будто что-то в ней преобразовывалось, в них обеих, и нужно было просто дать этому завершиться, самому. И Лючия подчинилась.
Через несколько секунд Фригг мотнула головой, намекая освободить ее, и, когда Лючия отстранилась, ткнулась ей в шею, проведя мокрым носом по коже и втянув воздух.
- Что ты делаешь? – рассмеялась Лючия, но послушно откинула голову и погладила Фригг по загривку. Та фыркнула и продолжила, водя носом по ее плечам, щеке, потом, стряхнув руки Лючии со своей холки, по раскрытым ладоням. Обнюхав же все это, Фригг повела носом вниз, не касаясь одежды, но ловя и ее запах, и попыталась ткнуться куда-то совсем уже не туда.
- Ну, ты что? – хмыкнула Лючия, дернув ногой, чтобы отогнать настойчивый нос, однако ничего не вышло, и Фригг намека явно не поняла. Или не сочла нужным понять. Поэтому с смешливо-возмущенным «Ну!» Лючия легко ее оттолкнула и, вывернувшись, поднялась на ноги и отошла от кровати, у которой они развалились прямо на полу. Фригг не последовала за ней. С какой-то странной сосредоточенностью она повела мордой, ориентируясь на неразличимый для Лючии запах и уверенно ткнулась мордой в скомканные на постели простыни, которые они не успели ни перестелить, ни убрать.
- Фригг! – с притворным удивлением упрекнула Лючия – однако ответ оказался слишком неожиданным: повернувшись, волк оскалился, зарычал и сделал пару шагов к ней. Лючия мало разбиралась в поведении животных и тех значениях, которые они могут вкладывать в свои действия, но угроза почти всегда ощущалась интуитивно – как сейчас.
- Фригг? – растерянно пробормотала Лючия, пытаясь найти какое-то разумное объяснение, но чувствуя, как липко наползает страх. – Что с тобой?
Волк снова зарычал и сделал еще шаг. И Лючия сдалась. Отступив, она выставила перед собой руку и тихо попросила:
- Фригг, не нужно. Не подходи ко мне. Я прошу тебя! Дай мне минуту!
Она пыталась убедить себя, что любовница слышит ее, что все это глупая игра и несмешная грубоватая шутка, такие, бывало, проскакивали в ее манере, однако где-то в глубине сознания понимала, что смеяться никто и не собирался.
Стуча когтями по камню пола, зверь сделал еще пару медленных шагов в ее сторону.
- Фригг… Фригг, нет! – прошептала Лючия, но волк только оскалился, не останавливаясь, и когда она все же собралась с силами посмотреть ему в глаза, ничего человеческого там не было. Фригг и волк не были одним, что бы та ни говорила – и сейчас на Лючию смотрел именно волк.
Адреналин полыхнул в долю секунды и, осознавая в замедлившемся вдруг времени, что у нее только один шанс, Лючия выхватила палочку, но в следующую же секунду тяжелая лапа выбила ее из рук, а другая ударила в плечо, опрокидывая на пол и придавливая к нему.
Время двигалось какими-то лихорадочными рывками, потому что бросок Лючия даже не успела толком уловить, а вот секунда, когда волк, скалясь, смотрел на нее и капля слюны из его пасти летела до ее щеки, растянулся на вечность. Мысли, как будто и не ее, панически мелькали где-то вдалеке – и о том, что сейчас она умрет, и о том, что она дура, и о том, что она даже не оставит наследника из-за собственной же глупости, и это нельзя простить, - однако эмоции словно замерли вместе со временем, и она почти ничего не чувствовала. До тех пор, пока волк не рыкнул и, вместо того, чтобы сомкнуть клыки на ее горле, не потянулся куда-то вниз, продолжая передней лапой придавливать ее к полу.
Его когти прорвали ткань и царапали кожу, но не рвали плоть, как будто не это было желанием. Взгляд Лючии панически заметался, она попыталась приподнять голову, чтобы рассмотреть и понять, что же происходит – но уже в следующее мгновение пожалела об этом, потому что все стало понятно само собой, а картинка только ожгла холодным ужасом: наклонившись, волк мордой задрал ее юбки и, ткнувшись мокрой пастью ей между ног, зубами разорвал белье.
Словно заледенев внутри, блаженную секунду понимая, но не чувствуя, что происходит, она стиснула ноги, но волк, рыкнув, резко раздвинул их мордой и, с низким ворчанием втянув носом запах, размашистым движением лизнул ее промежность. А полное и окончательное осознание пришло в следующее мгновение, когда зверь переступил лапами, и Лючия отчетливо увидела, как из серого меха в его паху вырастает огромный бордовый орган. Волк не хотел ее убить, он хотел того же, чего и его человек.
На мгновение потеряв контроль, Лючия панически задергалась, пытаясь уползти, и сразу же лапа на плече стала тяжелее, проткнув кожу когтями, а пасть волка неуловимым движением оказалась перед самым лицом так близко, что Лючия не столько услышала, сколько почувствовала его предупреждающий рык. Совсем заледенев от ужаса, она замерла, и волк снова наклонился к ее ногам, утробно урча и продолжая вылизывать.
Холодный пол выстуживал спину, царапины дергало болью, между ног горело от шершавого языка, раз за разом проходящегося по сухой нежной коже, Лючию трясло от омерзения и какой-то телесной истерики, но хуже всего было то, что ее начало накрывать отупелым оцепенением, сквозь которое едва прорывались всполохи отвращения, все больше и больше воспринимающиеся как не ее. И это пугало. Позволить себе уйти в невменяемость она просто не могла, не сейчас.
Эмоции холодели, но откуда-то вдруг пришла спасительная, как бы глупо это не выглядело в сложившейся ситуации, мысль – о роде, об имени.
Лючия знала всех своих прямых предков до первого колена наизусть – это ей преподали в самом детстве вместе с грамотой, математикой, первой магией, этикетом и языками. Они были разными людьми: умными и не особенно, красивыми и нет, были даже предателями и иногда подлецами, - но все они были частью рода и оставляли в нем то лучшее, что в них было.
Все, чем обладала она сейчас – редкий «породистый» цвет волос, правильные черты лица, здоровье, которое редко подводило, высокая грудь и покатые бедра, чистая кожа, бархатный голос, живой ум и темперамент, послушная сильная магия – все оно было таким, потому что именно они жили и оставляли потомков, выбирали жен и мужей так, чтобы их собственные достоинства приумножались, а недостатки компенсировались, потому что их жизнь и выбор текли в ее крови, потому что каждый из них был собой, но прежде – Малфоем, частью чего-то огромного и долгого, длящегося века, живого и живущего, частью цепи, линии рода, иногда змеящейся, а иногда бегущей прямо, объединяющей все поколения и рождающей те силы и возможности, которые теперь носила в своем теле она, Лючия Малфой, совсем недавно единственная наследница могущественного рода, важная настолько, что именно она взяла мужа в свою семью, а не он ввел ее в свою.
И теперь это – ее наследие, живой памятник поколений и веков, то, ради существования чего жили и иногда умирали многие люди, среди которых были и те, с кем она сама одна никогда не сравнится – ее тело собирался осквернить даже не человек – зверь, вряд ли помнящий свое имя?!
Если это случится, она умрет – это Лючия поняла и осознала мгновенно, потому что с таким нельзя жить. Такое не переживают, это не та граница, которую можно перейти. Такой позор хуже смерти, поэтому она и выберет смерть.
Остро чувствуя, как когти глубже входят в плечо, а шершавый волчий язык натирает и так горящую кожу, Лючия, стиснув кулаки и зубы и не замечая, как слезы унижения выкатываются из глаз и, скользнув по щеке, падают на плиты пола, напряженно думала, где-то вторым планом благодаря всех известных богов за то, что повадки зверя дали ей эти минуты.
Нет уж, никогда, она не позволит. Пусть лучше убьет. Никто не знает, что она здесь по своей воле, это не падет позором. За нее отомстят, а Цисс, пусть не кровью, но все же теперь Малфой и передаст фамилию наследнику. Просто нужно будет взять жену из какой-то максимально близкой Малфоям по крови ветки. Печально, но по крайней мере род не прервется и не будет опозорен. Нужно только спровоцировать: неосторожное движение разозленного зверя, и его клыки просто разорвут ей горло. Это быстро. Быстрее, чем смерть от позора.
Но умирать не хотелось – от полыхнувших боли и отчаяния все, что дремало живого в теле, очнулось, вырываясь, выкручиваясь изнутри в мучительной жажде. Ей нет двадцати пяти, она молода, она даже сына еще не родила – так почему она должна умирать сейчас?!
Мысли летели, опережая одна другую, эмоции не поспевали за ними, увязая в гибельном сейчас неверии, что это на самом деле происходит, и надежде дождаться пробуждения, она каждую секунду отряхивалась от них, как от грязи, но они снова налипали, ослепляя и мешая думать. Нужно было решаться, но хотелось просто закрыть глаза, ожидая, когда кошмар закончится, и она проснется в своей постели.
Внезапно зверь рыкнул, и сквозь отупение Лючия почувствовала, как его клык скользнул по бедру, а холодный нос, прочертив линию на лобке, съехал ниже, размазывая скудную влагу и неожиданно отрезвляя. Как будто внутри нее выключилось все – отчаяние, омерзение, паника, – оставляя лишь интеллект и злость. Пара секунд – вот все, что у нее было. И если она не решится до их истечения, кроме смерти не останется ничего. Палочка лежала в паре шагов от нее, нужно было просто дотянуться одним рывком – но для этого зверь должен был отвлечься. Как, чем?
Время как будто ускорилось для мыслей и замерло для движений. Это не зверь, не просто зверь. Он понимает речь. Возможно, не совсем речь, не до конца. На что реагируют животные? Животные, веками жившие с человеком – именно так, не человеком, а с ним, потому что то, что урчало сейчас где-то рядом, человеком не было, но хорошо его знало. И боялось – наверняка боялось, потому что откуда еще взяться такой ненависти. Лючия помнила, оборотни-звери ненавидят людей, и то, что происходило сейчас – лишнее подтверждение. Фригг когда-то говорила о любви, но любимую не раскладывают, терзая, на холодном каменном полу, а значит, это оборотень хотел покрыть человеческую женщину, утверждая власть, которой не имел. Здесь не было Фригг – и потому Лючии тоже не было. Фригг была больше оборотнем, чем собой – и потому Лючия для нее была больше человеком, чем Лючией. Были маг и зверь, и зверь ненавидел, а значит, боялся.
Теперь Лючия понимала, как глупо было идти против того, что больше и раньше, чем ты сам – но настоящее время для сожаления еще не наступило, это будет потом.
Зверь, который ненавидит и боится – зверь, который когда-то был в подчинении и помнил об этом памятью крови – зверь, который плохо понимает слова – но хорошо интонации? Сумеет ли она сыграть на этом страхе, который должен жить в крови, раз ненависть еще столь сильна? Указать зверю его место?
- Прекрати!
Лючия и сама не ожидала, что у нее, лежащей на полу в растерзанной одежде под тяжелой волчьей лапой, получится – звонко и повелительно. Возможно, кровь проявлялась и так, потому что она имела на это право всеми теми поколениями, которые повелевали и приказывали, в том числе и предкам того, кто замер, подняв морду, склонив голову набок и растерянно прислушиваясь к ее голосу.
- Прекрати и отойди!
Она не обольщалась: зверь не станет слушаться ее, каким бы ни был ее тон, она не хозяйка ему, и никогда не будет, очень скоро волк освободиться от нее и снова станет опасен, теперь уже точно смертельно. Но ей и не нужно было полного подчинения – только пара мгновений выигранного времени, чтобы дотянуться до палочки. Один ее рывок, но для этого зверь должен отойти.
- Отойди!
Все дело всегда в мыслях и ощущениях, это Лючия знала хорошо. Можно выиграть в самом безвыходном деле, если быть уверенным в выигрыше, и проиграть со всеми козырями, если сомневаться. И сейчас дело тоже было в уверенности. Черт с ней, с болью, с унижением, с собственной глупостью – обо всем этом она еще успеет поплакать потом, если это потом наступит.
- Прочь! – нужно было поверить в то, что ее не посмеют ослушаться, и не отвести взгляд.
Волк медленно переступил лапами, отпустив ее, но все еще сомневаясь. Смотреть ему в глаза, не отрываясь, даже не моргая, потому что единственного проявления неуверенности хватило бы для проигрыша, было страшно, но страха Лючия тоже не могла себе позволить. Всегда борешься не в противником – с собой, и сейчас тоже все дело было в ней: животное остается животным, и если она забыла об этом, это ее вина и ее выбор; условие любого неслучайного успеха – уверенность, и если ей ее не хватит, то это, опять же, ее проигрыш; если ей, пресыщенной самоуверенностью, не хватит умения контролировать себя, то это будет только ее вина, и, возможно, смерть в когтях оборотня станет справедливым наказанием и благом для всего ее рода, в который она не вольет кровь импульсивной дуры, не способной ничему научиться.
- Отойди!
Наверное, тогда ей придала сил и уверенности вдруг вспыхнувшая на последней мысли злость на себя, смеющую позорить все то, благодаря чему она существовала, потому что позором стало бы не насилие животного – позором было не сопротивляться, не рассчитывать на победу, не пытаться исправить свою же ошибку, а просто сдаться смерти, которая не выбор и не уход, а бегство, самое позорное бегство.
- Пошел вон, я сказала!
И волк, помедлив еще секунду, отвел взгляд и, опустив морду вниз, а хвост между ног, отошел на несколько метров, остановившись у стены и исподлобья косо поглядывая на Лючию.
- Вот так.
Все еще задыхаясь от злости и от нервного напряжения одновременно, она ровно, как бы ни подгибались ноги, поднялась, понимая, что стоит покачнуться, и все закончится, уверенным движением оправила платье и медленно шагнула в сторону палочки.
Волк не сдвинулся с места, только наблюдая, хотя Лючия и увидела, что его взгляд стал напряженнее и внимательнее. Ни времени, ни права на ошибку у нее не было, а оставалось самое главное – подобрать лежащую на полу палочку. Она не могла призвать ее – не в этом месте и не в таком состоянии, да и волк не стал бы медлить, почувствовав ненавистную для него магию. Значит, нужно было или одним броском схватить ее и аппарировать, или двигаться медленно, присесть рядом с ней, не отрывая взгляда от зверя, и, подобрав, успеть исчезнуть. Лючия выбрала второй вариант.
Время, казалось, опять выключилось, пока она в этой вязкой вате без часов делала полшага к палочке и медленно, не дыша, едва-едва чувствуя свои же собственные движения, опускалась, приседая, протягивая руку к палочке и не отводя глаз от внимательного взгляда волка: миллиметр за миллиметром вниз. А потом, в мгновенно безо всякого предупреждения вернувшуюся секунду, когда ее глаза оказались на одном уровне с желтыми глазами волка, Лючия осознала, что времени снова нет, но теперь только у нее – и рванула, хватая палочку и этим же движением начиная пасс аппарации.
Все та же секунда, не больше: осознав, сравняв и сравнявшись, зверь бросился, без скидок и уточнений, целясь в горло, но Лючия закончила пасс буквально за неразличимое мгновение до того, как его рывок достиг цели, и с хлопком исчезла, разминувшись с когтями и зубами на полмига.
Потом, гораздо позже, когда она отрыдалась на полу своей комнаты, куда болезненно приземлилась после экстремальной аппарации, сожгла платье, оттерла все следы со своей кожи кое-где вместе с нею же, и напилась успокоительных зелий, которые подействовали, как Ассио на замок Хогвартс, она заметила, что на самом конце палочки осталась кривая борозда от когтей, успевших ее прочертить за миг до спасения, и, подумав и проверив палочку на послушание, решила оставить все как есть – памятью об ошибках и ошеломляющих открытиях прописных истин.
…
В спальне мужа было темно, но Лючия слишком не хотела оставаться одна, чтобы остановиться на приличиях.
- Цисс? – тихо позвала она, и тот ответил почти сразу, а значит, еще не уснул:
- Лючия? Что случилось? Люм…
- Не нужно! – слишком поспешно попросила она и присела на кровать. – Не зажигай. Пожалуйста.
Лючия слышала, что ее голос звучит с истеричными нотками, но собрать себя уже не могла, поэтому нужно было разобраться со всеми словами быстрее:
- Я могу спать у тебя?
Цисс зашуршал бельем, приподнялся на кровати и откинул одеяло:
- Это и твоя спальня, и ты можешь прийти сюда, когда захочешь.
- Речь не о правах. Ты позволишь мне остаться?
- Я люблю, когда ты спишь со мной. Ложись.
Послушавшись, она молча скинула халат и нырнула под одеяло. Наверное, нужно было просто устроиться на своей половине, однако сил держаться уже не осталось, и Лючия придвинулась к мужу, а потом и обняла его, согреваясь о теплую кожу. Цисс обнял в ответ.
- Девочка моя… Ну, что с тобой случилось? Я же вижу. Ну? Любимая моя… Что с тобой?... Ну, скажи мне…, - Цисс бормотал что-то тихое, поглаживая ее по плечу и иногда целуя в макушку, и Лючия вдруг почувствовала, что все, что та нить, на которой она держала себя всю эту ночь, лопнула, и сразу же за этим ее тряхнуло первым даже каким-то неожиданным спазмом рыдания. Уткнувшись в плечо Цисса, чтобы не всхлипывать, прижимаясь губами к его коже, чтобы не кричать, она вздрагивала, бесполезно жмурила глаза, чтобы из них не текли слезы, и пыталась собрать непроизвольно кривящиеся мышцы лица, а он все прижимал ее к себе, продолжая шептать. – Ты плачешь? Лючия? Это она? Она обидела тебя? Что? Она…?
- Не спрашивай! – только и сумела прохрипеть Лючия, давясь своими слезами обиды, боли, но больше всего стыда, которым теперь, когда не осталось ничего сиюминутного, чем можно было бы оправдаться, ее ожгло до кончиков пальцев. Понимая все кристально ясно так, как будто кто-то сдернул с этой очевидности черную тряпку, закрывавшую ее раньше, она буквально давилась мыслями – чужими, которые вспыхивали теперь и в ее сознании при воспоминании о себе и Фригг. Чего же ей стоило услышать тогда Нотта и просто, буквально секунду, сделать вид, что она не она, а только мышление – чистое, спокойное, ничего не способное ощущать, – а потом всего лишь на миг посмотреть на все, что происходит. Ей хватило бы и мига, одного мгновения, избавься она от эмоций, все моментально стало бы понятно! Как было понятно Нотту, как было понятно остальным. От очередного осознания Лючия ощутила, словно по ее внутренностям проходятся каленым клинком, таким ярким, что вспышка от него ослепила, выворачивая наизнанку: это видел не только Нотт, это видели все. Стыд окатил с ног до головы, заставляя почувствовать себя одним сплошным факелом, который хочет только быстрее сгореть: все видели, как она стелется под оборотня, под животное, под слугу! Ошеломленная, Лючия даже не поняла, что начала поскуливать, пока Цисс не прижал к ее губам какой-то фиал и это не вернуло звук.
- Пей!
Услышав стук и только через секунду осознав, что это ее зубы стучат о стеклянный край, Лючия с трудом выдавила из себя, потому что губы сводило спазмом:
- Я… Мерлин, я же… Я…
- Пей! – снова настойчиво повторил Цисс, и наклонил фиал. Лючия инстинктивно глотнула, чтобы не захлебнуться, потом еще раз, и еще. Вокруг зазмеился какой-то странный белесый туман, съевший очертания предметов, и так едва различимые в темноте, а потом снова пропали звуки. Последним, что она услышала, пока и сама не растворилась в бледной дымке, было какое-то странно-спокойное:
- Спи, моя девочка. Бедная моя любимая…
Как она пережила следующую неделю, Лючия искренне не понимала, но все проходит.
Эпилог
Темный Лорд только что покинул комнату, забрав с собой Лестранжа и Нотта, а Лючия замешкалась, собирая бумаги, над которыми они сидели последние полтора часа. Как в комнату проскользнула Фригг, она не заметила.
- Лючия?
И никакой дрожи. Только раздражение от того, что ее беспокоят.
- Да, Фригг. Ты что-то хотела? – произнесла Лючия, сворачивая наконец последний контракт и перевязывая его лентой.
- Ты снова приблизила к себе ту нищую полукровку, учительницу. Что тебе в ней?
Лючия подняла взгляд, только уменьшив бумаги и спрятав их в карман. Фригг стояла у дверей, сверля ее горящим лихорадочным взглядом . Раньше Лючия, наверное, почувствовала бы что-то – волнение, удовольствие, сочувствие, вину – не так важно, что именно, сейчас же работал только мозг, находя новое подтверждение: недочеловек, недомаг, болезненный выродок.
Пожалуй, следовало бы просто уйти, потому что она не имеет права задавать вопросы – но что-то из прошлой жизни дернуло ответить:
- Преданность. Еще ум – но это второе. Верность. За меня она перегрызет глотку – любому, и даже себе. Собачья преданность – настоящая. Я уже знаю иллюзию волчей и могу различать.
Фригг дернулась, отводя взгляд:
- Зачем ты?... Я ошиблась, я раскаиваюсь. Я просила прощения. Я не хотела! Не думала, что будет так…
- Я видела другое.
- Я преданна тебе! Но есть вещи, сильнее нас! И для тебя тоже! Ты тоже не всегда властна над собой, ты никогда не оставила бы мужа ради меня!
Скривившись, Лючия отвернулась, досадуя на себя. Есть вещи, которые не нуждаются в словах, и этот разговор вообще не стоило начинать. Когда же она научится заканчивать вовремя и поймет молчание? Слова хороши, когда идут от одного к другому, упрочивая живую связь, но превращаются в мерзость, когда озвучивают то, что и так слишком ясно.
- Что, я не права? – запальчиво выкрикнула Фригг, неверно истолковав ее гримасу.
Лючия прикрыла глаза. Оборотень не понимала. Просто не видела – потому, что не способна увидеть. Слова имеют смысл, когда могут быть поняты обоими – и теряют его, перерождаясь в омерзительную пошлость, когда для одного повторяются зря, а для другого непрозрачны и невидимы. Смешной и глупый, не видящий, насколько он смешон и глуп, вызывает лишь стыд у тех, кто это видит.
- Права. Тебе нужно идти, тебя ждут.
- Не смей так со мной обращаться! – выкрикнула Фригг, стискивая кулаки, и Лючия окончательно поняла, что все, она свободна.
- Ты сама с собой так обращаешься. Знай свое место, - спокойной произнесла она и, развернувшись, пошла к выходу. – Прощай.
Да, теперь свобода не только мыслилась, но и ощущалась. Оставался еще привкус отвращения – к ситуации, к ней, к себе, - но он развеивался и обещал скоро пройти, оставив после себя хороший отпечаток-напоминание. Опыт – это то, что у нас остается, когда мы не получаем желаемого.
Пожалуй, если бы волк завершил то, что начал, Лючия умерла бы, но умерла, осознавая, что проиграла тому, что сильнее нее. Ее прапрапрадед утонул, когда его корабль охотился на левиафана, потому что не справился в шторм с пробоиной, оставленной чудовищем. Ее прабабка умерла, ошибившись в изобретаемом новом заклинании. Погибнуть в схватке со стихией, будь то стихия природы или магии, не было стыдно – смерть часть жизни, их невозможно разделить и ни одной невозможно избежать.
Если бы Фригг справилась – как угодно, но справилась бы с собой, обуздав зверя - Лючия, наверное, позволила бы себе раствориться в страсти и опьянении отдаваться тому, кто сильнее. Возможно, даже волку – но тому, которым владеет человек. Она отпустила бы то восхищение, которое почувствовала с самого начала к женщине, способной держать в повиновении стаю оборотней и просто войти в залу так, что все замирали, ощутив ее появление. Лючия не лгала себе – это было восхищение, и сколько бы она ни играла, не даваясь, дразня, заставляя искать и ловить, она постоянно чувствовала, что хочет быть пойманной, потому что ей самой нужно коснуться этого великолепия силы, дойти до верхней ступени и, встав на равных, уступить, обменявшись, но не потеряв. А потом, когда все будет выяснено и понято, границы изменятся, слова потеряют прежний смысл и возникнет что-то новое.
Но последнюю ступень преодолела только она, одна. И от восхищения не осталось и следа, потому что оно было дано взаймы, а долг не вернули.
Она видела единство зверя и человека, видела «сверх», а оказалось, что все оно «недо»: недозверь, который подчиняется человеку, и недочеловек, который не может совладать со зверем. Недооборотень, потому что не забывается в полнолунной животности, и недомаг, потому что не владеет собой и своей магией до конца. И да, простые истины – это те, которые мы осознаем последними. Оборотни ниже магов – старое-престарое правило, из которого, конечно, есть исключения, но которое должно было бы подготовить ее к разочарованию, если бы она слышала его, а не только слушала. Мало кто может быть умнее сотен поколений, и даже если он так умен, чужая мудрость никогда не бывает лишней.
Но вся эта история оставила не только отвращение и стыд, и даже не только опыт: она напомнила о том, о чем сама Лючия забыла, заигравшись в политику и братство – о своем долге и о своей природе, для которых с ее выбором жизни и союзников вполне может стать поздно. Сын – Драко – родился через положенные девять месяцев, в течение которых такой же прохладный в политике, как и в постели Цисс под вполне благовидным предлогом старался свести участие Лючии в делах Лорда к минимуму. Когда же, еще позже, она все-таки смогла вернуться, появилось новое название, новые цели и новые методы – и она в ужасе пожалела о том, как была слепа. А еще через несколько месяцев все рухнуло, и Лючия не взялась бы определить, что скрывается под ее ошеломлением: отчаяние или радость. Единственное, что осталось ей – это помочь тем друзьям, которым она могла помочь, и оплакать тех, кому помочь не смогла. Ее саму, к счастью, не судили, хотя и вытянули все нервы и деньги, которые сумели. Но это было не так важно, и она понимала, что сможет оправиться, потому что у нее все еще были имя, не опозоренное судом и заключением, любимый муж и маленький сын, и ради всего этого она вполне сумеет преодолеть очень многое, если не все. все
-
-
07.03.2012 в 15:29-
-
07.03.2012 в 15:38-
-
13.03.2012 в 01:10Очень-очень понравилось!
Фактически не читаю фем-слэш, но мимо такого интересного Люциуса/Лючии пройти не смогла. Замечательная история.
-
-
13.03.2012 в 01:31-
-
18.03.2012 в 19:50маленькая блошка
-
-
18.03.2012 в 20:54Врать не буду, я ждала другого
Не получилось по-другому. Не представляется у меня сноб-Люциус с оборотнем всерьез, никак. Слишком мезальянс. Разве что в исключительных обстоятельствах (война, еще что-то такое), а в привычной их жизни никак.
бардовый орган
Мне стыдно.
-
-
18.03.2012 в 21:07А со Снейпом всерьёз мог бы? Вообще, с кем бы он мог, при таком капитальном отношении к любимому себе?
Мне стыдно.
-
-
18.03.2012 в 22:04А со Снейпом всерьёз мог бы?
Ну, в далеком прошлом, например. Вот, кстати, Снейп не проблема - он откровенно и без возражений ниже, он ни на что значимое для Люциуса претендовать не будет, так что с ним можно.
Вообще, с кем бы он мог, при таком капитальном отношении к любимому себе?
С кем-нибудь из чистокровных ровесников.
А запоминается лучше, если равняться на вино
Буду запоминать.