Называется "Связь".
Описание с torrents.ru/forum/viewtopic.php?t=1643948
Связь/ Bound
Год выпуска: 1996
Страна: США
Жанр: детектив, триллер
Режиссер: Энди & Ларри Вачовски (Andy & Larry Wachowski)
В ролях: Джина Гершон (Gina Gershon), Дженифер Тилли (Jennifer Tilly), Джо Пантолиано (Joe Pantoliano)

Описание: «Связь» — лесбийский триллер братьев Вачовски.
Компактная и зрелищная картина о двух девушках с трудной судьбой, которых объединяют соседство по дому, работа на итальянскую мафию и постель.
Красотка по имени Корки недавно откинулась из тюряги, где мотала срок за грабеж, и теперь ремонтирует квартирку криминального дельца. Рядом, за тонкой звукопроницаемой стенкой, обитает Вайолет, которая живет с жестоким мафиозным авторитетом среднего звена - Цезарем.
Вайолет предлагает любовнице ограбить мафию и подставить Цезаря. Хитроумный план готов, и лишь одно тревожит Корки: «Ограбление сродни сексу. Но трахаться я могу с первой встречной, а вот красть — лишь с тем, кого знаю как саму себя».

Дивная штука. Пересматриваю в очередной раз и снова поражаюсь, какая она ироничная и одновременно безумно чувственная, хотя сочетание и кажется странным. Татуировка лабрис и лесбийский бар "The Hole" - это потрясающе.
И при этом действительно один из самых чувственных "розовых" фильмов, по-моему.

Интересно, чтобы писать nc-шный слеш (ну, если не штамповать про "его мужественность" и "жадную дырочку"), нужно любить мужское тело во всех его проявлениях?...
Или просто не морочиться "визуализациями"?

Посмотрела тут фильм. Называется "Взаперти".
Например, тут (описание оттуда же) - torrents.ru/forum/viewtopic.php?t=169040
Взаперти / Gefangen
Год выпуска: 2004
Страна: Германия
Жанр: Драма
Продолжительность: 1:35
Режиссер: Джорж Андреас
В ролях: Марсель Шлетт, Майк Сейл, Ральф Стил и Другие

Описание: Денниса посадили в тюрьму после того, как он был уличен в использовании поддельных кредитных карт. Он оказывается в камере с торговцем наркотиками. Но все же лучше быть с ним, чем быть изнасилованным другими заключенными. Однажды он выглядывает в окно и видит здоровенного негра, который роет яму в тюремном дворе. Майк (так зовут чернокожего) живет в другом тюремном блоке, но он тоже видел Денниса и тот очень его привлекает. Они встречаются во время отдыха и первый же поцелуй сначала пугает Денниса, но потом ему хочется еще и еще. Между парнями завязываются очень романтичные отношения на фоне торговли наркотиками, суровой тюремной жизни, изнасилований, и даже подглядывания за героями гомосексуальных охранников...

Доп. информация: Детям до 18 лет не рекомендуется. В фильме есть откровенные сцены сексуального характера нетрадиционной ориентации. Однако это не порнофильм.

Описание не совсем верное. Во-первых, он не в одной камере с наркоторговцем (и нацистом одновременно, как я поняла), а в одном блоке. Во-вторых, тот его все равно насилует в итоге в компании "коллег" (забавно - зовут его Люц - Lutz). В-третьих, сам Деннис не ангел, из дома в 13 убегал, воровал и собой приторговывал. А в-четвертых, там не описано окончание фильма, в котором, по-моему, вся соль.
Но дело даже не в этом. Я вот сижу и думаю - вот это люди? Странные, убогие местами, несчастные местами, неправильные. Что называется, фрики. Это люди? Плюнуть и забыть, как мусор и убожество - или пожалеть и посочувствовать, ибо все имеют право на существование и эмоции, любовь ценны любые, вне зависимости от того, кто и когда их испытывает? Ну, вроде человек - это человек, и он ценен сам по себе, или сам по себе, как таковой, он никто, только "материал", потенция, причем еще и нереализованная?

И еще подумала:
"Откровенная" литература (если хорошие фанфики с определенной оговоркой туда включать) хочет понять и рассмотреть героя со всех сторон и включает в программу анализа "испытание сексом", или хочет понять сам секс, сам феномен сексуальности и разбирает его на "конкретных примерах?

Догадываюсь, что может быть и так, и так, но все равно, даже если цель - герой, - выбор сексуальности как зеркала тоже чем-то определяется? Чем?
upd. 3.03.2009

Задумалась.
Недавно в разговоре всплыло две точки зрения (речь шла сперва о литературе, любой - а потом и о жизни вообще):
1. Секс в сущности своей - это физиологический акт, как многие другие. Говорить и писать о нем самом не имеет особого смысла - есть множество гораздо более интересных вещей. И чтобы понять человека (или раскрыть персонажа, если о литературе), эффективнее и интереснее с ним поговорить, а не переспать.
2. Секс - отдельная и полноправная темы для любой (по качеству и "уровню") литературы. В сексе человек (персонаж) раскрывается (не в плане откровенности, а в плане "многое видно и понятно"), как для другого, так и для себя самого.

И тут задумалась уже о фиках. С одной стороны, вот вроде бы где уж точно человека "познают" через особенности их поведения в сексе (иногда все вообще ради него и пишется). А с другой - большая часть собственно сексуальных, nc-шных сцен настолько заштампованна (не в худшем смысле, а просто написана "по правилам жанра", которые уже вполне установились и устоялись), что о познании героя, о его "раскрытии" в этом аспекте и говорить не приходится.
Получается странно и как-то не очень понятно. Почему так?

запись создана: 24.02.2009 в 15:57

Пришло по одной из рассылок.
Цитата:
"Открыт прием заявок на участие в V Летнем институте по богословию и
науке (ЛИБН). Приглашаются преподаватели вузов, научные сотрудники,
аспиранты. Окончившим ЛИБН выдается свидетельство о повышении
квалификации государственного образца по направлению "богословие и
наука"."

Я не понимаю... Может, это от ограниченности?... ((

Из программы.
Предполагаются следующие темы курсов:
• основные концепции современного естествознания и их богословское осмысление;
• творение и эволюция;
• прикладная наука и христианская этика: биоэтика, экология и др. проблемы;
• богословие культуры;
• философские аспекты диалога богословия и науки;
• диалог богословия и науки в перспективе православия.

Еще один дивный рассказ Пильняка, тоже не найденный в Интернете.


«Луна посыпала росу» — «полный месяц — длинный вечер» — «ветер и луна — знают друг друга»: эти фразы подслушаны мною у японцев. И те вечера в Наре были очень лунны.
Тысячу триста лет тому назад город Нара был японской столицей. Ныне от этих столетий в городе осталась сосновая тишина и сосновое — кажется — светит над городом солнце. И ныне, должно быть, это единственный город, который состоит не из домов, а из древнейшего парка — и населен, кроме богов, памяти и людей,— теснее всего населен священными оленями, в честь которых — в сосновой тишине парка, под сосновым солнцем — многие уже столетия стоят храмы.
В городе, который выродился в столетние леса, в котором пасутся олени и в соснах стоят храмы, покоится исполинское изваяние Дай-буцу, будды. Лотос под Дай-буцу в шестьдесят девять футов окружностью, высота его в пятьдесят три фута, усмешка его хранит традиции всех феодальных столетий. Людей, кроме бонз и паломников, в этом городе нету. Чтобы проехать в этот город, надо ехать длиннейшими горными тоннелями. И вокруг города — горы, в зелени лесов сначала, а выше, там — в холоде камней. Сосновая тишина, олени да боги — горный ветер, бог оленей да буддийские колокола — нарушают тишину этого города.
Ив этом городе, около парка, над озером японцами для американцев построен отель — Нара-хотэру,— для тех американцев, которые на «эмпрессах» в шесть месяцев путешествуют вокруг Земного шара, чтобы осмотреть за этот срок мировые достопримечательности. Отель построен по всем правилам англо-американских солидностей, строгих гонгов, бесшумнейших боев, тщательнейших брекфестов, ленчей и динеров, мягчайших кроватей, удобнейших ванн с резиновыми душами, покойнейших гостиных и читален, где собраны книги и журналы всего шара, вплоть до русских «Известий» и «Красной нови»,— и, хотя и написано в справочнике, что «комнаты (по-американски) 7,50 иен и дороже за сутки»,— дешевле четвертного сутки там не получаются.
Я приехал в Нару, чтобы подслушать ее тишину, я поселился в Нара-хотэру, чтобы побывать в быте «эмпрессов»,— и я поехал вдвоем с моей спутницей, без переводчиков и друзей,— чтобы понаслаждаться одиночеством в молчании "единственного этого города, где люди не нужны. За моим окном было озеро, за озером парк, парк уходил в оленные горы, к храмам,— оттуда шли звоны буддийского колокола, и было совершенно верно, что «ветер и луна знают друг друга», потому что с гор в эту майскую ночь дул холодный и пустой какой-то ветер. И после динера я не пошел из отеля. В гостиной сидели безмолвные американцы, дамы пили кофе, мужчины курили. В баре у стойки англичане пили виски и по команде хохотали. В тишине читальной было пусто. Я порадовался, нашед «Красную новь». Кроме нас, в читальной сидели двое: я решил, что он швед, а она — француженка. Я листал «Красную новь»,— и я увидел, что швед взял «Известия».
— Вы говорите по-русски? — спросил я.
— Да, немножко, — ответил он.
В первые десять минут мы с удивлением узнали, что оба мы писатели,— он передал мне свою визитную карточку: П. Г.— он был еврейским — из Америки — писателем,— американо-еврейским. Почти тридцать лет тому назад он покинул Россию, и он с трудом говорил по-русски. Его жена, тоже еврейка, родилась уже в Америке, и русские слова в ее памяти возникали сквозь сон рождения. Через час мы пошли гулять, в тот ветер, который знает луну.
И три моих нарских дня навсегда будут связаны в памяти моей с этими двумя прекрасными человеками, с мужем и женою Г., людьми, дорогими мне — и скорбью, и нежностью. Не существенно, что оба они писатели, что она похожа на француженку, а он на шведа: существеннейшее — человечность.
Первым тем вечером, когда луна знала ветер, поистине, полная эта луна родила длинный вечер. Мы шли парком, неизвестными мне тропинками,— и все пытался мистер Г. зажечь спичку, чтобы показать мне нечто в кустах,— но спички тухли в его ладонях, освещая на момент седые волосы. Он шутил и не открывал своей кустарной тайны. Мы говорили о пустяках теми мелочами, которые,— как булавки, растягивающие шелк на пяльцах, чтобы на шелке шить кружева,— устанавливают человеческие отношения.— Да, у мистера Г. были седые волосы, зачесанные назад; да, серые его глаза были усталы и печальны, и очень медленны. Она же, миссис Г.,— была молода, черноволоса, обильноволоса и очень красива, и таинственна для меня, заново рождающая русские слова, найденные во сне рождения. До последнего установленного по-английски ко сну часа просидели мы на веранде, в синем лунном мраке и в ветре с гор, четверо в этом странном городке, мы двое в десятке тысяч верст от родины и от людей общего языка, они двое — —
Они двое изъездили весь Земной Шар. Они были в Капштадте, в Австралии, в обеих Америках. Сейчас они покинули Америку в 1924 году, пробыв год в Мексике, пять месяцев они плавали с грузовым пароходом по островам Тихого океана,— теперь они в Японии, осенью они в Китае, весной в Индии, новой осенью в Палестине,— в январе 1928 года — в России, в Москве. Мистер Г. сказал мне, что всегда, с первых же слов знакомства, он говорит о своей национальности, потому что очень многажды раз было в его жизни, когда,— по быту его жизни, по его наружности, костюмам и манерам, по тем отелям, где они останавливались,— часто не узнавали их национальности и, узнав, очень часто делали вид, что — их — не узнают. Мистер Г. сказал, что они путешествуют одни, у них никто нигде не остался и не ждет их,— он никому не пишет писем, кроме корреспонденции своей газете,— нигде никто не ждет их и они могут путешествовать сколько угодно. Миссис Г., рождая заново слова, говорила, глядя на луну, о ночах в Африке, в Австралии, в океанах. И в полночь в Наре отбивают тишину буддийские колокола. Полный месяц знает длинный вечер.

Остальное в комментариях.

Так и не найдя его на просторах сети, не выдержала и решила отсканировать.

Пильняк Б.А. Рассказ о том, как создаются рассказы
Обидно, что Бориса Андреевича Пильняка сейчас почти забыли. О причинах можно догадаться: советский писатель, восторженно о революции, с надеждой, с верой в будущий человеческими руками построенный рай.
Пильняка арестовали в 1937, а казнили в 1938.
Но тем более обидно, что он Писатель - ведь когда с большой буквы, то не суть, о чем им написано, это хочется читать.
У Пильняка великолепный язык: литературный и одновременно "свой", свободный. Одни "никтошки" из "Корней японского солнца" чего стоят.
Его романы - многослойные, скользящие, в разных временах, о разных людях, точно и прочно связанные в клубок нити сюжета, перетекающие друг в друга картинки.
Его рассказы - дивные, цельные, гештальтные - самодостаточные завершенные сферы.

И этот - один из примеров. О русской жене японского офицера, о различиях культур и о сходстве писательской породы.

P.S. Пунктуация и оформление Б.А.Пильняка, я старалась перепроверить внимательно.

…некоторые называют мои записи эксгибиционистскими… Почти все мои книги, кстати, могут быть причислены к жанру литературной исповеди, но с эксгибиционизмом это ничего общего не имеет. Раздеться на улице может каждый, а то, что выставляется на всеобщее обозрение, вид имеет очень неоригинальный, потому как заранее известно или уже почти с полной уверенностью можно предположить, что под одеждой наличествует половой орган, так как он есть у всех. Каждый может показать свой хуй или, соответственно, свою женственность, но никто не может писать так, как я – вот в чем разница. Только в том случае, если обнажаемое безлично, это можно назвать эксгибиционизмом. Рассказы о себе эксгибиционизмом не являются: эксгибиционист, между прочим, о себе ничего не говорит. Более того, пора бы уже людям научиться обращать внимание на уровень, но об этом чуть позже.
Герард Реве «По дороге к концу»

Забавно.
А Реве интересный. Странный – но интересный. Его «Милые мальчики» - совершеннейшая порнография с почти всем признаками, но что-то в ней есть. Может, сама идея – писателя, и в постели рассказывающего истории. Может, еще что-то – пока не дочитала. А «По дороге к концу» - настоящий такой, вязкий, литературный. И писательские сборища там забавные.
Интересно, Реве действительно писал о себе и своих знакомых? Насколько он был таким и был ли?

upd:
Реве по самоощущению (переданному в книгах, естественно) и, наверное, даже по стилю похож на В.В.Розанова: то же ощущение ценности всего, что приходит в голову и говорится/пишется, то же ощущение разговора "накоротке" с Богом, тот же постмодернизм всего в беспорядочную перемешку, то же самовыворачивание. Но Розанов в этом юродив (пожалуй, стоит согласиться: как батюшка Карамазов), он своей местами "стыдностью" и "жалкостью" наслаждается мазохистски, а Реве, наверное, зануден в лучшем смысле: для него это правда, которую нельзя скрывать. Скажем, Розанов "выворачивается" потому, что ему хочется, а Реве потому, что не может по-другому и не думает, что по-другому возможно (для него).
?Может быть, потому, что Розанов публицист и самодеятельный философ, который никогда к писательству своему не относился серьезно (к окололитературному, я имею в виду, к статьям - только к мыслям), а Реве ощущает себя писателем в первую очередь, он сам для себя писатель и только (утрирую)?

На ту же тему писателей, которые не существуют вне писательства и только питаются жизнью:
Джордж Мартин "Портреты его детей" - рассказ в самую точку.
Например, здесь: lib.ru/INOFANT/MARTIN_D/portrait.txt
И у Пильняка было - хотя и не совсем в том же ключе, скорее о культурах (хотя с той же писательской подоплекой): "Рассказ о том, как создаются рассказы" (с ходу в сети, как ни печально, не нашла...).

запись создана: 30.12.2008 в 13:31

Название: Хорошее дело браком не назовут
Фэндом: ККM
Пейринг: Юури/Вольфрам, Юури/Саралеги, упоминается Бериес/Саралеги
Рейтинг: NC-17
Жанр: PWP
Предупреждение: специфический юмор, любителям Вольфрама нежелательно.

читать дальше- Вольфи, лапушка. Ну давай! – мягко поглаживая лежащего рядом спиной к нему мужа по бедру и с каждым осторожным движением все выше задирая на нем ночную рубашку, прошептал Юури в нежное ушко, носом раздвинув рассыпавшиеся золотистые пряди. – Я люблю тебя… Мой маленький... Любимый… Тебе будет очень хорошо, обещаю... Ну, давай…
- Юури?... – сонно пробормотал Вольфрам, полуобернувшись назад и наивно прижавшись ягодицами к паху мужа, отчего тот, не сдержавшись, застонал почти в голос – утреннее свидетельство молодости, здоровья и темперамента, разбудившее славного 27-го Мао, оказалось точно между сладостными возвышенностями фигуры любимого, хотя и отделенное от самых манящих глубин рельефа складками множества розовых оборочек и рюшей.
- Я… Вольфи… какой же ты сладкий..., - довольно забормотал король, начиная тереться об аппетитную попку супруга, однако после пары движений передумал, положив руки на бедра все еще толком не проснувшегося Вольфрама и придав уже ему нужный ритм. – Ну, давай, хороший мой… Давай, сам… Потрись об меня… Так хорошо… Ну, еще раз, маленький мой…
- Юури?...
- Ну, еще разочек… Ну, давай… Ну, вот так… Сам… Вольфи… Вольф… Да-а…
- Юури… Что ты делаешь?! – очнулся наконец начавший было по сонной рассеянности размеренно двигаться, подчиняясь, так, как желал король демонов, Вольфрам, и проклятые рюши, вместе, однако, со сладкими выпуклостыми-вогнутостями – все разом исчезло, а сам Юури снова очутился под одеялом, которое медленными обманными маневрами перед началом активного наступления умудрился с себя и муженька сбросить.
- Что ты делал?! – возмущенно взвизгнул Вольфрам, стоя босиком на полу и уперев руки в бока, и Юури, до этого еще отчаянно донашивавший хилый замысел и реанимировавший надежду раскрутить-таки благоверного на утренний супружеский долг, четко понял, что сегодня ему точно ничего постельно-горизонтального не обломится – такое оскорбленное в лучших правилах нравственности и этики семейной жизни настроение непробиваемого Вольфрама он помнил отлично, – поэтому уселся на постели по-турецки, нарочно снова откинув одеяло и подмигивая любимому третьим глазом, совершенно не желавшим понимать, что их сегодня не любят и вряд ли будут (Вольфрам густо покраснел и отвел взгляд), и иронично скривился:
- А на что было похоже?
- Но это же…, - румянец так и не сошел, да и глядеть на мужа Вольфрам все еще не решался, однако голос его даже в такой ситуации звучал уверенно и безапелляционно. – Так нельзя! Сейчас же утро!
- И что?
Это только первые сто пятьдесят два раза Юури бесился или начинал упрашивать на подобные заявления – теперь он подостыл, пообвыкся и растерял желание пробивать головой или еще чем почувствительнее железобетонное ханжество супруга. Только язвил еще иногда, чтобы совсем не скиснуть.
- Как это «что»?! – еще громче возмутился супруг. – Утро не для «этого»!
И от того, как стыдливый Вольфрам, исправно кончавший под мужем, но так и не научившийся говорить «секс» или хотя бы «любовь», каждый раз розовея и делая многозначительную паузу перед своим дурацким «это», снова покраснел, - несчастный, неудовлетворенный и лишенный даже возможности самому справиться с проблемой (которая, к слову сказать, для нормальных людей была не проблемой, а радостью и удовольствием!), поскольку через полчаса у него встреча с советниками, а выяснение допустимого и недопустимого явно затянется и испортит весь настрой, король демонов внезапно озверел окончательно, по ходу собственного шипения осознав, что чаша переполнилась и все полилось через край.
- Ах, не для этого?! А для чего?! Для ханжеских причитаний?! Или для того, чтобы ломаться, как девица на сеновале? Чтобы цену себе набивать? Так незачем уже – и не девица, и цена твоя известная – грош в базарный день! Любовничек! Бревно занудное!
Последнее Юури почти выплюнул и, интуитивно чувствуя, что если сейчас не уйдет, то просто сотворит что-нибудь непотребное (причем не ясно, двинет муженьку в зубы или изнасилует, и что понравится ему больше), вскочил, накинул на себя халат и быстрым шагом, все еще кипя от злости, бросился к двери.
Краем уха Юури уловил, как Вольфрам со свистом втянул в себя воздух, все еще ошеломленный, однако можно было предполагать, что, как только его нежный муж покинет супружескую опочивальню, фон Бильфельд банально и совсем неаристократически разревется. Раньше это мгновенно остудило бы Юури, заставив с ужасом и почти что ненавистью к себе осознать, до чего он довел любимого, и броситься его успокаивать, умоляя простить и обещая чуть ли не звезду с неба или всю кровь из своих вен – однако в последнее время его нежные порывы значительно подостыли, уступив место здоровому брачному цинизму. Так что, хлопая дверью, король демонов только зло подумал: «Лучше бы не ревел крокодильи, а трахаться поучился!» Семейная жизнь вкупе с проклятой принесенный на алтарь любви невинностью супруга (да и собственной, чего уж), домашним Интернетом и разбитным Йозаком (который, хотя и не перестал звать его «малышом», но, по крайней мере, явно перевел на следующую ступень собственной внутренней иерархии, кажется, характеризующуюся как «вечно озабоченный молодожен», а посему перестал стесняться в выражениях и темах) под боком значительно ухудшили его лексикон, а задвиги супруга – характер и желание держать себя в руках.
«Ну, и оставайся один!» - яростно прошипел Юури про себя, уже хлопнув дверью, и понесся по коридору.
Куда именно он хотел попасть, великий король демонов не знал и даже не думал, но отлично знал, чего хочет – секса. Настоящего, с засосами и укусами на плечах (когда один раз, не удержавшись, Юури в самый ответственный момент чуть прикусил кожу на шее супруга, тот как ошпаренный с хлюпом и стоном обломанного за пару секунд до счастья короля демонов выскочил из постели и, вереща «Ты с ума сошел? Я же тебя просил! Как я теперь на люди покажусь?!», бросился к зеркалу и сундучку с целебными мазями. Стоит ли говорить, что в эту ночь Юури больше ничего, даже невинного поцелуя перед сном, не получил?). Секса с рыком и стонами, со всей непристойностью звуков и движений, которые не нужно контролировать, с задранными ногами и подмахивающей задницей, с помрачением, животностью и фейерверками перед глазами. Да, черт возьми, именно такого, какой он видел в гей-порнушке, потребляемой после женитьбы гигабайтами!
Ярость на жизненную несправедливость и любимого супруга-ханжу снова накатила с такой силой, что Юури даже почувствовал внутри шевеление готового пробудиться Мао – и почти испугался, ибо где-то в дальней-дальней редко используемой разумной части своего сознания представил, чем для Вольфа, для него самого, да и для Замка-на-Крови вообще это явление может закончиться.
«Да что же это такое-то, а?!» - в пароксизме многонедельного черного отчаяния возопил король демонов, остановившись посреди коридора, зажмурившись, стиснув зубы и кулаки.
И внезапно совершенно тихо, без всякого взрыва, огня и дыма, даже без хлопка, из этого коридора исчез.
А когда, почувствовав неладное, открыл глаза, то увидел совершенно незнакомую темную спальню, огромную постель и раскинувшегося на ней очень знакомого даже в темноте длинноволосого блондина.
- Са… Сара?...
Появился король демонов так же бесшумно, как и исчез, однако хозяин комнаты спал чутко и потому проснулся почти сразу.
- Что? Юури?! – и без того огромные, в постели, естественно, без очков глаза Саралеги распахнулись до совсем уже невообразимых размеров, когда он, приподнявшись с подушки на локтях, наконец точно опознал личность гостя. – Как ты?!...
- Сара…, - пробормотал славный король демонов, ошеломленный всем произошедшим – или скорее «сотворенным» - настолько, что уже ничего почти не казалось странным и он едва заметил нереальность всей ситуации – зато отлично заметил розоватый ободок соска Сары в глубоком вырезе его сбившейся от резкого движения набок ночной сорочки, и его длинную стройную ногу, одеяло с которой, судя по всему, было сброшено во сне. И от одной мысли о том, что же может быть там, выше, где одеяло еще осталось – мгновенно потерял голову и почти бросился на Саралеги.
А Сара, на удивление быстро пережив шок, послушно томно запрокинув голову, чтобы дать простор его губам и зубам, только звонко рассмеялся - и, выгибаясь, раздвигая ноги и умело извиваясь под Юури, так же послушно поднимая руки, когда уже не владеющий собой и способный только стонать и рычать король демонов срывал с него сорочку, даже обхватывая бедра Юури ногами, он продолжал смеяться. И лишь когда Юури, не сдерживаясь, почти не контролируя себя, вошел в него – одним движением сразу весь, прижавшись бедрами и запрокинув голову, рыча, - Саралеги низко застонал от сладкой привычной боли, замерев на пару секунд, а потом плавным движением, показывая, как нужно и хочет, отстранился и снова подался назад, к Юури.
- Не торопись, - томно прошептал он, ногтем проведя линию по щеке Юури и его напряженной шее, и снова двинулся от него и к нему, на него. – Медленнее... Мы все успеем, мао-хейка…
И наконец-то осчастливленный король демонов внезапно сквозь муть озверения и острого наслаждения осознал, что теперь, с Сарой, они действительно успеют все.
…
- Мао-хейка уедет? – невозмутимо поинтересовался стоящий за троном короля Малого Шимарона Бериес, чуть наклонившись к уху Саралеги, чтобы его слов не услышал никто больше.
- Ты будешь смеяться, но перенесется магией. Он умопомрачительно силен, а уж в ярости-то… Но обратно – по проторенной дорожке, так что проще, - хмыкнул Саралеги и сразу же, нацепив на лицо наивно-доброжелательную улыбку, кивнул кому-то из послов, присутствующих на приеме.
Получив в ответ низкий поклон, Сара повернулся в другую сторону, сменил выражение лица и снова вполголоса продолжил:
- Спасибо тебе. Теперь он мой, но без твоих уроков я ничего бы не смог, - и осторожно, легким незаметным никому больше движением отвел руку назад и коснулся бедра телохранителя.
Тот вздрогнул от неожиданности, но почти сразу наклонился еще ниже:
- Я служу моему королю.
- Я не король тебе в спальне, Бериес.
- Вы король мне именно там.
- Я соскучился, - совсем уже прошептал Сара, и улыбнулся очередному послу так искренне и жарко, с такими искрами и с таким обещанием в глубине глаз, что несчастный застыл на месте, расплескав дрогнувшей рукой вино из бокала – он же не знал, что взгляд, в сущности, адресован совершенно не ему.
- Нельзя. Мао непредсказуем.
- Нельзя, - согласился Саралеги, кивнув еще кому-то в зале. – Но я хочу, а значит, можно. Я приду к тебе. Завтра, когда он вернется в Шин-Макоку. Ты будешь меня ждать?
- Это опасно, мой король.
- Ты будешь ждать меня, Бериес?
- Буду, мой король. Всегда буду.
- Хорошо, - и, довольно улыбаясь, Саралеги поднялся со своего трона и спустился вниз, возвращаясь к государственным хлопотам и вспоминая, с кем и о чем должен переговорить. Все складывалось как нельзя удачно – и именно так, как он и планировал.

С Новым годом всех!
Удачи, здоровья, счастья дорогих людей и исполнения желаний!